Шекспир мне друг, но истина дороже - Татьяна Устинова

– Он… вышел, – доложил Федя. – Вскоре вернется. А я вот… дверь подпираю, ее сквозняком того… захлобучило.

Секретарша пожала плечами, заглянула в пустой кабинет, Федя в это время уселся на стул в приемной и независимо положил ногу на ногу. Немного посидел и все же чихнул.

– Будьте здоровы, – величественно сказала секретарша.

Вернулись директор с Озеровым. Максим равнодушно скользнул взглядом по Фединым карманам и отвернулся.

– Ох, Максим Викторович, родимый вы мой, спектакль надо записать, надо, надо!.. Только вот про фойе вы что-то неправильное придумали. В репзале лучше, вы уж мне поверьте.

– Да я верю, верю.

– Господи, как подумаю, что нас всех ждет – так ведь и не установлено, кто Виталия убил и зачем!.. И у Ляли такое страшное случилось, как понять, не знаю. Все, все развалилось.

– Еще не все развалилось, Юрий Иванович. Может, еще поправить можно. – И тут вдруг Озерова осенило: – А вы сами спектакли записываете? Ну, на веб-камеру?

– Конечно, как же иначе? Всякий раз. Только не храним, конечно, мы же так, для внутреннего пользования.

– А мне и не нужно давние. Мне как раз за последний месяц.

– За месяц не скажу, а недели за две точно в компьютере есть. А что такое, родимый? Зачем вам?

Озеров походил по кабинету.

…Может, ничего и не выйдет. Даже скорее всего ничего не выйдет, да и времени займет уйму! Но попробовать стоит.

Максим на ходу придумал, что хочет посмотреть артистов, занятых в «Дуэли» – он в работе-то их почти и не видел! – и велел Феде притащить из машины ноутбук.

– Мы файлы на мой компьютер сбросим, и я посмотрю вон хоть в этом репзале. Или в фойе! Я вам мешать не буду, Юрий Иванович.

– Да я только и мечтаю, чтоб мне кто-нибудь помешал! Сижу тут и думаю все одно и то же! С ума скоро сойду.

Федя принес ноутбук, и они перегнали записи. Выбор Озерова был странным – он скачал «Гамлета, принца Датского», «Тартюфа», «Гранатовый браслет», «Отцы и дети» и «Дядю Ваню», а современные постановки все отверг.

Юрий Иванович вручил им ключ от репетиционного зала, и они вышли.

– На что вам записи, шеф?

– А ты не догадываешься?

– Решительно нет!..

Озеров развеселился.

– Ты же детективщик, у тебя теории. Примени теорию!

Федя почесался, как обезьяна.

– Вы хотите посмотреть, кто из артистов отдает всю душу любимому делу.

– Мимо.

– Вы хотите узнать, насколько у них хорош классический репертуар.

– Совсем не туда.

– Тогда не знаю.

– Я собираюсь смотреть вовсе не на артистов.

Величковский даже приостановился.

– А на что?!

– На костюмы, – сказал Озеров. – Ступай, Федька, не мешай мне.

Тот решился:

– Я тогда пойду, заманю в кафе Кузину Бетси. А?.. Вы не возражаете?

Озеров открыл дверь в репетиционный зал, где было душно и пахло пылью, и вошел. И оглянулся на подчиненного.

– На самом деле возражаю, Федя. Ты напрасно морочишь ей голову.

– Я морочу?!

– Интересно, а чем ты занимаешься? Ты таскаешься за ней, катаешь ее с горки, угощаешь завтраком и беседуешь о жизни. Послезавтра, ну, через три дня ты уедешь.

– Да, и что?

– А она останется.

– Ах, в этом смысле.

Озеров отодвинул стул, сел и открыл ноутбук.

– В этом смысле я сам разберусь, Максим Викторович, дорогой. – Голос у Феди был холодный. – Без вас, при всем уважении.

Озеров удивился. Он не ожидал от мальчишки ничего подобного.

– Ты деньги хорошо спрятал, Федор Генрихович, дорогой?

– Я так их спрятал, что вы будете смеяться, как ребенок, когда они найдутся, Максим Викторович.

– Ладно, все, вали.

Наговорив Софочке семь бочек арестантов, немного поныв, поскулив и отпустив несколько комплиментов, Федя выпросил для Василисы «половину отгула». Софочка сначала не соглашалась, потом заулыбалась и велела Василисе не промочить ноги и вовремя явиться к бабушке, долго не гулять.

Они обещали все исполнить в точности.

С кафе ничего не вышло – Василиса упиралась и говорила, что решительно не хочет ни в какое кафе. Федя, разумеется, не мог сообразить, что ей неловко, что у нее денег нет, да и вообще приличная девушка по разным злачным местам со столичными кавалерами не ходит.

Они долго гуляли по кремлевскому саду, спускались и поднимались на холмы, смотрели на Заволжье, и Василиса длинно и интересно рассказывала, что и как тут было во времена знаменитой Нижегородской ярмарки. Федя слушал с удовольствием и в ответ рассказал, что его мамаша первым делом, куда бы ни приезжала, отправляется на экскурсию по городу, и их с папашей приучила.

Уже вечерело, розовый свет ложился на белые башни и купола, когда Василиса решила, что должна познакомить Федю с бабушкой. Это была дивная мысль – их познакомить!.. Все свои впечатления она всегда проверяла именно бабушкой, они потом могли долго о них говорить, а Василисе страшно хотелось поговорить с кем-нибудь о Феде Величковском.

– Давай ты проводишь меня домой, – предложила она, постаравшись, чтобы это прозвучало легко и беззаботно. А что тут такого, они ведь просто приятели! – А я тебя с бабушкой познакомлю. Она у меня замечательная.

Федя выразил немедленную готовность знакомиться с бабушкой. Ничего особенного не было ни в Василисином предложении, ни в его согласии, но в тот момент, когда они побежали за трамваем – чтобы ехать знакомиться, – будущее изменилось. Оно изменилось окончательно и бесповоротно. Когда они ехали и Федя шарил по карманам в поисках мелочи, чтобы заплатить кондуктору, – у Василисы был проездной, – и когда передавали монеты, и когда их качало и толкало друг на друга, совершенно другое будущее уже маячило впереди.

Не то, что было им приготовлено раньше.

– А хочешь, я тебе покажу свой дневник?

– Какой дневник? – не понял Федя.

– За одиннадцатый класс!.. Там есть одна очень смешная запись!

Василиса живо соскочила с дивана, выдвинула ящик полированного стола, произвела в нем раскопки – Федя весело ждал, ему было интересно посмотреть ее дневник за одиннадцатый класс! – и вытащила тоненькую книжицу с русалочкой на обложке.

– Слушай, вот ты мне скажи, почему у девчонок везде какие-то русалки, золушки, принцессы? Это же страшная глупость и пошлость!

– Я не знаю, мне нравилось. А что? – Василиса полюбовалась на русалочку. – По-моему, красиво.

– А по-моему, уродство.

– Да никакое не уродство, Федька!..

Ему нравилось, что она называет его Федькой. Родители всегда называли его только так, а все остальные Федором или Федей.

– Ты просто слишком большое значение придаешь мелочам.

– Из мелочей, – изрек Федя Величковский, – складывается жизнь, кто не знает. Карл Маркс сказал, что сущность человека есть совокупность… чего?

– Чего? – спросила Василиса, открыла дневник и стала листать.

– Всех общественных отношений! – договорил Федя.

– А мелочи тут при чем?

– А мелочи тут ни при чем!

– А общественные отношения при чем?

– Давай дневник, – велел он.

– Смотри, это мне физичка написала, – и она сунула ему дневник.

– «Была удалена из класса, – прочитал он с выражением, – за то, что на уроке физики писала роман по литературе»!

И громко захохотал, показывая ровные белые зубы.

– Роман по литературе – это высоко. Ты писала романы? – Василиса кивнула, покраснела и выдернула у него дневник. – Подожди, дай посмотреть оценки!

– Нельзя.

– Да ладно, что такое-то? Я тоже плохо учился. Я до девятого класса был отличник, а потом – все, стал унылый троечник.

– Почему?

– Не знаю. Мне как-то скучно стало. Я опять стал хорошо учиться уже в универе.

– У тебя что, красный диплом? – с подозрением спросила Василиса.

Федя кивнул небрежно. Гордиться красным дипломом было очень глупо, но он гордился. Он гордился красным дипломом и родительским признанием – они окончательно признали его выбор, когда он получил этот самый диплом.

– Я так с папашей ссорился, когда поступал, – сказал он, рассматривая Василисины оценки, – вспомнить страшно. Он считает, что образование может быть только специальным – медицинским или техническим, например. То есть человек в институте должен чему-то выучиться, лечить зубы или проектировать подводные лодки. Образование, которое заключается в чтении книг, – не образование. Между прочим, он совершенно прав.

Василиса подумала немного. Она-то как раз считала, что образование и есть чтение книг, а все остальное – ремесленничество, ему можно в любой момент научиться.

– А он у тебя кто?

– Папаша? Они с мамашей в медицине подвизаются. Они считали, что мне прямая дорога в медицинский, но я не хотел.

– А я сразу решила, что на журналистику буду поступать, бабушке так и заявила. Она меня не отговаривала, только сказала, что поступить очень трудно, особенно на бюджет. На бюджет вообще поступить трудно.